Первый учитель, как первая любовь…

Вместо эпилога. У России на самом деле женское лицо, женское начало… Благодарен судьбе, что дала шанс познать ее не только «посредством» кирзового солдатского сапога, но и всем великолепием русской души, русской культуры. Напрасны потуги недоброжелателей свести отношения между Россией и чеченцами к политике кнута и пряника: в жизни, хотят они того или нет, всегда найдется место роднящей души высокой лирике, над которой не властен даже холодный, расчетливый человеческий разум самого закоренелого циника и мизантропа. Потому что... сам Бог есть любовь!

Автор

Хочу выразиться образно, первый учитель, как и первая любовь, никогда не забывается. Я был во втором классе, когда в нашу школу в качестве практикантки направили ее – Любовь Серафимовну, молодую русскую девушку с такими бездонно ясными голубыми глазами, что, глядя в них, мы с ребятами нет-нет, да и ловили себя на мысли, что страшимся в них утонуть. И волосы у нее были светлые-светлые, под стать глазам. Да и весь облик – тонкий, нежный, воздушный, эфемерный, словно она была феей без плоти. А голос – тихий, ласковый, навевающий непонятную, щемящую душу истому звонящих вдали (быть может, на ее родине) колоколов или весеннее радостное настроение журчащего ручейка, пробивающего себе путь под ледяной коркой (наверное, сродни истоку Волги на Валдае). С того дня, подобно великим русским поэтам, с ее тонким девичьим станом стал я сравнивать красавицу русского полесья – березу, о которой они живописали нам со страниц школьных учебников (О, как я стал их понимать!). Она стала для нас – чеченских ребят – знаменитым «русским духом» Пушкина, от которой «Русью пахнет». И как после этого было не полюбить далекую Россию, откуда родом была наша всеми обожаемая Любовь Серафимовна?! И мы искренне, всем сердцем потянулись к ней.

Как позже выяснилось, все мальчишки, мои одноклассники, были страстно в нее влюблены. Да и я, признаться, был обуреваем теми же не по-детски пылкими чувствами к ней, хотя мы и в жизни не признались бы никому в этом: так мы стыдились неведанных ранее, нахлынувших внезапно нежных чувств. Помнится, как мы, в тайне друг от друга, ревностно оберегали нашу практикантку, чтобы ненароком ее не обидел какой-нибудь старшеклассник – хулиган – столь нас всех возвысила и окрылила привязанность к ней…

Потом были и другие учителя, к которым мы питали те же чувства искренней детской привязанности. Они все были для нас буквально святыми. Например, при всем богатстве детской фантазии мы даже и в мыслях не могли представить, чтобы они, подобно нам, простым смертным, ели, пили или спали. Эту веру в нас поддерживали и укрепляли родители – настолько высок был авторитет учителя в мои юные годы. Но это уже было совсем другое.

Любовь Серафимовна исчезла из нашей жизни столь же внезапно, как и появилась в ней (подошел к концу срок ее практики у нас в школе). Нашему горю не было предела. Долго еще во всех других практикантах мы неустанно искали милые сердцу ее черты, внушали себе, что они хоть чем-то (прической, манерой говорить, деталями одежды на крайний случай) на нее похожи и несколько забывались в подобных фантазиях, словно и в самом деле она вернулась к нам.

…Потом мне и самому довелось побыть учителем. Не знаю, испытал ли хоть один из моих учащихся подобные же чувства привязанности ко мне. Наверное, нет, дорогой читатель, – уж слишком невзрачный на вид и строгий по характеру учитель им в моем качестве попался, каждую секунду стремившийся дать знания, которых их лишила война на многострадальной чеченской земле. Нам, учителям и учащимся «постконфликтного периода», как говорится, было не до телячьих нежностей. И все же, как прекрасно, когда искренние чувства возвышают нас, делая чище, мудрее и человечнее…

У меня был адрес Любови Серафимовны – и я, будучи на тот момент учеником уже третьего класса, начал писать ей длинные, томные письма, выдержанные в самых лучших традициях эпистолярного жанра. Я осмелел до того, что за глаза начал признаваться ей (которая, страшно подумать, была старше меня аж на целых 7-8 лет(!) в своих чувствах, на что получил требовательный наказ: «Если ты честен в своих чувствах ко мне, то дай слово, что будешь учиться хорошо. Пожалуйста, учись ради меня!» И я, как истинный джентльмен и настоящий кавалер, дал ей слово и сдержал его. Долго потом я хранил ее фото, которое она мне выслала письмом. Несколько раз бывал в Гудермесе (мы тогда жили в пос. Новогрозненском), ходил смотреть на дом в районе железнодорожного вокзала, где она снимала квартиру на время прохождения практики. Потом прервалась и эта связь.

Теперь у меня нет ни ее писем, ни ее фотографии. Но благодаря ей и другим моим учителям, во мне до сих пор живет неистребимая вера в прекрасное, нежное, возвышенное, вера в добро и справедливость, любовь к ближним, непреодолимая тяга к знаниям, – которые с годами становятся лишь острее и острее. Именно с писем к своей учительнице началось мое влечение к письму, в конце концов, приведшее меня на стезю профессиональной журналистики, которой и надеюсь посвятить всю свою оставшуюся жизнь. Низкий Вам за это земной поклон, Любовь Серафимовна, от бывшего ученика. И спасибо, что Вы, как Учитель и как Человек, приняли самое живое участие в моей судьбе!

Арби ПАДАРОВ,

Гудермес, 2010 г.