Депортация народа. Как это было…

… На 25 февраля 1944 года со станций погрузок в сталинскую депортацию было отправлено уже 86 железнодорожных эшелонов с чеченцами. Особенно тяжелой оказалась участь жителей труднодоступных горных районов Чечни и Ингушетии. Уроженец села Гуни Веденского района Тахир Идаев, которому в 1944 году было 8 лет, так описывал события этих дней. «Было пасмурно. Грязно-серые тучи, нависшие над горами, сыпали на землю сплошной стеной крупные снежные хлопья. Помню большую поляну в долине реки Хулхулау у села Ца-Ведено. По коридору из вооруженных солдат на поляну непрерывно вливался людской поток. Образовался большой «табор», который солдаты окружили плотным кольцом. Рев скота, вой собак, плач детей, женщин. Разожгли множество костров, у которых стали греться люди, промокшие до нитки. Грелись у костра волы-трудяги, приволокшие сюда жалкие пожитки своих хозяев на двухколесных арбах, лохматые большеголовые кавказские овчарки, до смерти верные сторожа у горцев. Скотину и собак по нескольку раз отгоняли, чтобы они шли домой, но они с ревом и воем возвращались, и, находя в «таборе-муравейнике» копошившихся в желто-сером месиве из глины и щебня и воды своих хозяев, пристраивались к их кострам. Они ластились к людям, заигрывали с детьми, из умных глаз текли крупные слезы. Казалось, что они не будут больше душераздирающе реветь и выть, а заговорят человеческим голосом: «Не покидайте нас, пожалуйста, не гоните нас!» А, может быть, они, единственно им известным чувством знали, что расстаются с друзьями навсегда? Ждали дальнейшей судьбы в этом «таборе» два дня. На третий день появились американские машины «Студебеккеры», в которые стали загружать выселяемых людей и их нехитрые пожитки. Небольшого роста, но крепко сбитый солдат, орудуя прикладом винтовки, торопил женщин и детей, методично выкрикивая «Щеве-е-ли-ись!» Из толпы вышла горянка, на вид одаренная природой крепким здоровьем, ростом и силой. Левой рукой она прижимала к груди тепло закутанного малыша, а двоих постарше замысловатым узлом из серой шерстяной шали надежно привязала к спине. Глаза ее метали искры, густые черные брови взметнулись к верху: «Ма етта, делан мостаг1! Ма етта!» — закричала она и занесла над головой вояки большой розовый кулак. Толпа оцепенела в ожидании рокового удара или выстрелов, которые прошьют тело этой отчаянной горской Мадонны. Раздался хрипловатый мужской голос: «Ма тоха, хьераяьлларг, ма тоха!» Женщина разжала кулак, опустила руку, закачала головой, стиснув зубы, но все-таки с невероятной ловкостью схватила солдата сзади за ворот шинели и буквально отбросила его от людей, а тот не упал, устоял на своих коротких ногах, как будто воткнутый в землю. На минуту он опешил, но придя в себя, вновь подскочил к женщине. Вернувшись, он решил проучить горянку, но она не растерялась. Передала ребенка в руки односельчанки, стоящей рядом, сжала кулаки и сверху вниз уставилась на врага, а тот, запрокинув голову, с дрожащей винтовкой в руках сверлил ее поросячьим взглядом. Вдруг взгляды их скрестились, и они смотрели друг на друга, как завороженные. С лица солдата сошла страшная гримаса, и он растерянно посмотрел по сторонам, чтото буркнул, быстро повернулся кругом и засеменил к другим машинам, выкрикивая свое «Шеве-е-е-лись!». А горянка стояла, закрыв глаза, крупное тело ее вздрагивало от смеха, а по щекам текли слезы, смешиваясь со снежными хлопьями. Смеялись женщины и дети, окружавшие ее. В этом кромешном аду все же нашлось место человеческому смеху и породило его торжество победы, добра и мужества над коварством и злом. А горянка, сама о том не ведая, совершила подвиг, заступившись за беззащитных соплеменников. Набив до отказа свои брюхи людьми, «Студебеккеры» выходили на дорогу, ведущую в Грозный и, как бы, становились на старт. «Табора» как и не было. На миг установилась странная тишина. И вдруг в эту тишину, которая, как будто придавила всех, взлетел звонкий, чистый, как горный родник, мальчишеский голос с религиозной молитвой: «Алла х1умма солли 1ала, Мохьаммади ва 1ала, али Мохьаммади ва саллим». Запричитали женщины: «Ва-а-ай, нана яла хьан» (чеченское выражение, обозначающее высшую степень жалости). Мужчины закашляли, закряхтели, надвинув на глаза лохматые папахи. А колокольчик – голос повторял: «Алла х1ума солли 1ала…» Не успел я задать сам себе вопрос, почему взрослые молчат, не подхватывают молитву, как тут же мужчины, сидевшие в кузове, плотно прижавшись друг к другу, поправили папахи, подперли ладонями заросшие подбородки и запели так дружно и громко, что заглушили рев моторов. Два солдатаконвоира, сидевшие у заднего борта машины вздрогнули, соскочили со своих мест и направили на нас дула винтовок» (Отрывок из книги Мусы Ибрагимова «Чеченцы: сталинская депортация, борьба за выживание, возвращение». Сайт «Памяти жертв депортации чеченцев и ингушей в 1944 году» http://23021944.ru/ ).